– А тебе не сообщили, скажем, тот же Жан де Пре, имени бывшего тамплиера, который прибыл во фландрскую армию с целью доставить послания сиру де Лонгви и отвезти от него послание?

Оба Карла – Валуа и де ла Марш – удивленно переглянулись. Положительно Филипп был осведомлен в ряде вопросов лучше всех прочих, но почему же он держит подобные сведения в тайне?

Эврар стойко выдержал взгляд графа Пуатье. А тот тем временем думал: «Уверен, что это он самый и есть, все приметы сходятся, таким мне его и описывали. К тому же еще колченогий...»

– Тебя пытали в свое время? – спросил он.

– Нога, ваше высочество, моя нога может ответить за меня! – воскликнул Эврар, дрожа всем телом.

Сварливый тем временем начал тревожиться. «Эти лекари слишком уж медлят. Просто Клеменция не в тягости и мне бояться об этом сообщить». Вдруг его вернули к действительности вопли Эврара, который на коленях подползал к нему.

– Государь! Смилуйтесь, не велите снова меня пытать! Клянусь богом, что скажу всю правду!

– Не надо клясться, это грех, – наставительно заметил король.

Конюшие силой подняли Эврара с колен.

– Нуайе, следовало бы разобраться в вопросе об этом посланце в армию, – обратился Пуатье к советнику парламента. – Продолжайте допрос.

Миль де Нуайе, мужчина лет тридцати, с густой шевелюрой и двумя резкими морщинами между бровями, спросил:

– Ну что же, Эврар, вам сказал кардинал?

Бывший тамплиер, еще не оправившийся от испуга, быстро заговорил, и все поняли, что теперь он не лжет.

– Кардинал сказал нам – Жану де Пре и мне, – что он хочет отомстить за своего дядю и стать папой, а для этого необходимо уничтожить врагов, которые чинят ему препятствия; и он посулил нам триста ливров, если мы возьмемся ему помочь. И назвал нам двух главных своих врагов...

Эврар в замешательстве взглянул на короля.

– Ну, ну, продолжайте, – проговорил Миль де Нуайе.

– Он назвал короля Франции и графа Пуатье и добавил, что был бы не прочь видеть, как их вынесут ногами вперед.

Сварливый машинально взглянул на свои туфли, потом вдруг с криком подскочил на кресле:

– Ногами вперед? Но, стало быть, этот злой кардинал ищет моей смерти?!

– Совершенно справедливо, – с улыбкой добавил Пуатье, – и моей тоже.

– Разве ты не знаешь, хромой, что за эдакие злодеяния тебя сожгут живьем на этом свете, а на том тебя ждет преисподняя? – продолжал Сварливый.

– Государь, кардинал Гаэтани уверил нас, что, когда он будет папой, он отпустит нам грехи.

Подавшись всем телом вперед, положив на колени руки, Людовик с ошалелым видом уставился на бывшего тамплиера.

– Неужели меня так ненавидят, что даже хотят извести? – спросил он. – А каким же образом кардинал намеревался отправить меня на тот свет?

– Он сказал, что вас слишком зорко охраняют и поэтому нельзя вас извести ядом или поразить сталью и что поэтому необходимо прибегнуть к порче. Он велел выдать нам фунт чистого воска, который мы распустили в баке с теплой водой в той самой комнате, где стоят тигли. Затем Жан де Пре очень искусно смастерил фигурку с короной на голове...

Людовик Х поспешил осенить себя крестным знамением.

– ...а затем другую, поменьше, и корону тоже поменьше. Пока мы работали, кардинал приходил несколько раз нас проведать; он был очень доволен, даже засмеялся, увидев первую фигурку, и сказал: «Слишком уж ему польстили по мужской части».

Карл Валуа, не выдержав, громко фыркнул.

– Ладно, оставим это, – нервно сказал Сварливый. – А что вы сделали с этими изображениями?

– Положили им внутрь бумажки.

– Какие бумажки?

– Бумажки, которые обычно кладутся в такие фигурки: на них пишут имя того, кого они изображают, и слова заклятия. Но клянусь вам, государь, – воскликнул Эврар, – мы ни вашего имени не написали, ни имени мессира Пуатье! В последнюю минуту мы перепугались и написали имена Жака и Пьера Колонна.

– Двух кардиналов Колонна? – переспросил Пуатье.

– Да, да, потому что кардинал говорил, что они тоже его враги. Клянусь, клянусь, я не лгу!

Теперь Людовик Х старался не проронить ни слова из рассказа тамплиера и время от времени вскидывал глаза на младшего брата, как бы ища у него поддержки.

– Как по-вашему, Филипп, говорит он правду или нет?

– Сам не знаю, – ответил Филипп.

– Пускай-ка им хорошенько займутся пытальщики, – произнес король.

Казалось, слово «пытальщики» имело над Эвраром зловещую власть, ибо он снова упал и на коленях пополз к королю, сложив на груди руки, твердя, что его обещали не пытать, если он чистосердечно во всем признается. Полоска белой пены выступила на его губах, а в обезумевшем взгляде читался ужас.

– Уберите его! Не позволяйте ему меня трогать! – завопил Людовик Х. – Он одержимый!

И трудно было сказать, кто из двух – король или чернокнижник – испугался больше.

– Пытками вы от меня ничего не добьетесь! – вопил Эврар. – Из-за пыток-то я и отрекся от господа бога.

Миль де Нуайе принял к сведению это признание, непроизвольно сорвавшееся с губ бывшего тамплиера.

– Ныне я повинуюсь голосу совести и потому раскаиваюсь, – вопил Эврар, не подымаясь с колен. – Все скажу... У нас не было елея, а без него окрестить фигурки нельзя. Мы сообщили об этом потихоньку кардиналу, который находился в соборе, и он велел нам обратиться к одному священнику в церковь за мясной лавкой и сказать, что елей, мол, нам нужен для больного.

Теперь уже не было надобности задавать Эврару вопросы. Он сам называл имена доверенных лиц кардинала. Так, он назвал капеллана-аудитора Андрие, священника Пьера и брата Боста.

– Потом мы взяли обе фигурки, и две освященные свечи, и еще горшок святой воды, спрятали все это под рясы и пошли к кардиналову ювелиру – звать его Бодон, у него молодая пригожая супружница; так вот они должны были быть восприемником и восприемницей при крестинах. Фигурки мы окрестили в тазу цирюльника. После чего отнесли их кардиналу, он нас щедро отблагодарил и саморучно пронзил у обеих фигурок сердце и все животворные части.

Среди воцарившегося молчания вдруг приоткрылись двери и Матье де Три просунул в щель голову. Но король движением руки приказал ему убираться прочь.

– А дальше что? – осведомился Миль де Нуайе.

– А дальше кардинал велел нам заняться другими, – ответил Эврар. – Но тут я забеспокоился, потому что слишком много людей было посвящено в тайну, отправился в Лион, отдался в руки королевских стражников, и меня привезли сюда.

– А триста ливров вы получили?

– Получил, мессир.

– Черт возьми! – воскликнул Карл де ла Марш. – На что причетнику триста ливров?

Эврар потупил голову.

– На непотребных девок, ваше высочество, – тихо проговорил он.

– Или на нужды ордена, – произнес как бы про себя граф Пуатье.

Король молчал, ежась от тайного страха.

– В Пти-Шатле! – приказал Пуатье, указывая конюшим на Эврара.

Тот безропотно позволил себя увести. Казалось, он внезапно потерял последние силы.

– Похоже, что среди бывших тамплиеров развелось немало колдунов, – заметил Пуатье.

– Не надо было сжигать Великого магистра, – буркнул Людовик Х.

– А я что говорил! – воскликнул Валуа.

– Правда, дядюшка, вы это говорили, – отозвался Филипп. – Но сейчас не о том речь. Бросается в глаза другое – уцелевшие тамплиеры широко раскинули свои сети и готовы на все, лишь бы услужить нашим врагам. Это Эврар сказал лишь половину правды. Вы сами понимаете, что его исповедь была приготовлена заранее и что только к концу он себя отчасти выдал. Так или иначе, этот конклав, который вот уже два года мечется из города в город, к вящему позору для христианского мира, начинает вредить и королевской власти; и кардиналы, в жажде заполучить тиару, ведут себя так, что вполне заслуживают церковного отлучения.

– Уж не кардинал ли Дюэз, – заметил Миль де Нуайе, – подослал к нам этого человека, дабы повредить Гаэтани?

– Все возможно, – ответил Пуатье. – На мой взгляд, Эврар принадлежит к той породе смутьянов, которые готовы кормиться из любой кормушки, пусть даже овес будет с гнильцой.